– Урод, – заметил Мик после того, как вояки удалились.

– Некстати он здесь появился.

– А что он тебе сделал?

– Ничего, – ответил я. – Пока ничего.

Я отвел Мика с Филом на поля. Невозможно описать словами, какими неземными и прекрасными выглядели склоны холмов в рассеянном свете раннего утра. Так мне всегда представлялся рай. Я решил познакомить их с такой выдающейся личностью, как Кьем, этим фольклорным персонажем.

Кьем, по обыкновению, разукрасил себя красными, белыми и лиловыми цветами, и сегодня на нем была фетровая шляпа с обвисшими полями, к которой также был прикреплен цветок. Мик приблизился к старику, широко разинув рот и до смешного серьезно кланяясь по-тайски, хотя здешние горцы предпочитали рукопожатие, а не поклон. Кьем ответил на приветствие столь же почтительно. Я представил ему Мика, и старик повторил его имя два или три раза.

Его внимание привлек амулет, висевший на шее у Мика. Он подошел ближе, чтобы получше его рассмотреть, выражая свое одобрение тихими возгласами удивления. Мик порывался снять с себя амулет, чтобы Кьем мог осмотреть его, но тот остановил его, жестом давая понять, что Мику не следует это делать. Он переводил взгляд с амулета на Мика, а затем снова на амулет. Как видно, что-то в изображении полумесяца произвело на него сильное впечатление.

– Луна! – сказал Кьем.

– Луна, – повторил Мик.

– Лу-у-на! – выкрикнул Кьем.

– Лу-у-у-у-на, – подтвердил Мик.

– Лу-у-у-у-у-на!

– Да прекратите вы! – не удержался Фил. Похоже, общение с местным шаманом его тяготило.

Я сказал, ни к кому особо не обращаясь: – И подошел тогда Предрассудок, и поглядел на узника.

Это я из «Пути паломника» помнил. Мик и внимания не обратил, а Фил вдруг уставился на меня. Ну точно, я оказался прав: понятия не имею, почему мне вздумалось процитировать эту строчку, и даже не могу вспомнить, о чем там шла речь, но Фила я раскусил. Вот и посмотрим, как ему это понравится, подумал я.

Кьем, судя по всему, отнесся к Мику благосклонно. Мы оставили старика заниматься его работой и пошли через маковые поля. Мик, попав в гущу трудолюбивых жителей деревни, развлекался как мог: выхватывая у них из рук инструменты, он устроил настоящее представление, делая вид, что собирает опиум. Это чрезвычайно забавляло крестьян. Они хихикали при виде его усилий и бранили его, если он надрезал маковые головки слишком глубоко или если из-за его неловких попыток часть застывающего млечного сока попадала на землю. Между тем Фил держался на расстоянии от нас, пренебрежительно морщась.

Меня поражало это различие между моими спутниками. От участия в таком балагане, который устроил здесь Мик, Фил всегда постарается отгородиться. Там, где один человек бросается очертя голову напролом, другой непременно притормозит и оценит обстановку. Не прошло и десяти минут, как оказалось, что все работающие на поле смеются и повторяют:

– А-мик! А-мик!

– Ты теперь соучастник, – вдруг сказал Фил.

– Чего?

– Ты вместе с ними собираешь опиум, из которого потом сделают героин, и кончится все тем, что твоим героином будут торговать у ворот нашей школы, понятно?

Мик посмотрел на меня, как будто я мог ему сказать, шутит Фил или нет.

– Чушь какая!

Затем я отвел их к генератору, который работал как часы. На радио мужское пение сменилось женским вокалом. Надтреснутый голос певицы можно было счесть мало-мальски приятным только по сравнению с воплями предыдущего солиста. Мы прихватили пару пузырьков «Калпола» и пошли обратно к хижине. В деревне никого не было. Замечание Фила все же задело меня за живое, и я не смог сдержаться.

– Послушай, Фил, – сказал я ему. – Тебе что, завидно?

Фил даже шагу не убавил и громко выпалил в ответ:

– Отцы ели кислый виноград, а у детей во рту оскомина.

Я был сыт по горло его цитатами из Библии. Сгоряча я схватил его за ворот рубашки. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Ты можешь хоть слово сказать по-человечески?

– Убери руки!

– Эй, вы оба, прекратите! – вмешался Мик.

– Сначала пусть научится говорить нормально! Мы все-таки успели немного подраться, описав полукруг в пыли, пока Фил пытался вырваться из моей хватки. Мне даже хотелось, чтобы он замахнулся на меня. Я ни разу в жизни его пальцем не тронул, но сейчас, после всего, вполне мог наверстать упущенное.

– Ладно, хватит! – рявкнул Мик, вклиниваясь между нами. – Я вас сейчас лбами стукну!

Я отпустил Фила. Лицо у него было красным.

– Умнее ничего не придумали, – сказал Мик. – Что стар, что млад.

Но я-то знал, что его упрек адресован главным образом мне.

Мы подходили к нашей хижине в угрюмом молчании, но едва приблизились к порогу, как Мик замер на месте. Он положил руку на мое плечо, Фил тоже подтянулся и встал у меня за спиной. Через открытую дверь я увидел одного из боевиков, который энергично мастурбировал, склонившись над спящей Чарли. Пока его локоть ходил туда-сюда, Мик забежал в хижину, сгреб парня за лицо, глубоко вдавив пальцами щеки, и так, на вытянутой руке, буквально вынес его, с торчащим из штанов членом, на улицу и отбросил метра на три. Мне такого прежде видеть не приходилось. Да парень и сам был так потрясен, что несколько минут не вставал из пыли, ловя ртом воздух.

– Ну как, кайф? – спросил Мик.

Бандит с трудом поднялся на ноги и начал орать. Он застегивал брюки, ругаясь на чем свет стоит. Нам не требовался переводчик, потому что он тут же принял боевую стойку и принялся рассекать воздух молниеносными ударами. Но Мик явно успел напугать драчуна, он к нам и близко не подходил. Через пару минут к этому безрезультатному вихрю из рук и ног подбежали Као и еще один бандит; оба немедленно вытащили пистолеты.

Боевик направил пистолет на Мика, а Као со злобным рычанием прошел мимо меня прямо в хижину, где спала Чарли. Я последовал за ним, держась немного сзади. Войдя в хижину, он тут же подошел к Чарли, приставил ствол пистолета к ее голове и взвел курок.

Никогда раньше мне не угрожали пистолетом. Это был поучительный момент. В течение какого-то времени вы оказываетесь всецело во власти вооруженного мерзавца и боитесь шевельнуться, чтобы малейшим движением не спровоцировать на выстрел. Однако, насколько я помню, мне казалось важным не показать страх, и, думаю, мне это удалось. Хотя на самом деле было очень страшно. Страх просто сидел у меня в печенке.

Прижимая пистолет к голове Чарли, Као заорал на меня; его лицо сморщилось, как резиновая маска. Он был, очевидно, вне себя. Чарли проснулась, широко раскрыла глаза, пытаясь уклониться от пистолета, вплотную прижатого к ее виску; ее исполненный ужаса взгляд метался от Као ко мне.

Тот о чем-то спросил у меня, но я не понял вопроса и не мог сообразить, как лучше ответить: «да» или «нет». Он нащупал у меня самое слабое место: нацелил пистолет не на меня, а на Чарли и рассчитал верно. Као знал, что, угрожая Чарли, он угрожает мне. Без нее мне здесь делать было нечего. Он понимал, что, если случится выбирать, я всегда скажу: «Давай меня вместо Чарли». Инстинктивно он коснулся самой глубокой моей боли, как это умеет лишь прирожденный убийца. А я только и мог, что стоять вот так неподвижно в хижине, чувствуя, как липкий пот каплями стекает у меня со лба на переносицу и в уголки рта.

Неизвестно откуда возникла Набао и с жалобным причитанием бросилась к ногам Као, дергая его за одежду. Этого оказалось достаточно, чтобы поколебать его решимость, а через пару минут с поля подошли Кьем и трое крестьян. Остановившись в дверях, все они тут же принялись кричать, в то время как Набао тихо раскачивалась на полу. Я понял, что Кьем обладает какой-то тайной властью над бандитом. Когда он стоял на пороге, между ним и Као вспыхнула перепалка, но я понял, что самый опасный момент миновал.

Као плюнул в мою сторону и сунул пистолет в кобуру. Крики и ругань продолжались еще какое-то время, пока Као и его люди не убрались восвояси. На прощание Као ткнул пальцем сначала в Мика, потом в меня. После того как они ушли, Кьем помахал руками и тоже вышел из хижины вместе с крестьянами.