– И не попадется. А у вас какая машина, Дэнни?

– У меня «воксхол кавалье». Старенький, но на ходу. Сиденье бы перетянуть.

Он кивнул и прищурился. Его гнев вроде бы прошел, на лице появилась улыбка.

– У меня вообще-то три машины в Фанге, в гараже. – Он засмеялся и повторил по-тайски. Боевики тоже засмеялись, и один из них показал мне три пальца. – Я просто узкоглазый крестьянин, у которого есть три «мерседеса».

Внезапно он оборвал смех. Эти перепады его настроения производили на меня жуткое впечатление.

– А вы хороший отец, Дэнни?

– Стараюсь.

– Я тоже стараюсь. Очень стараюсь заботиться о детях. Моя дочка сейчас в школе в Чиангмае. В самой лучшей, конечно. Потом собираюсь послать ее учиться в Англию, в Оксфорд. Что скажете? Я пока в монастырской школе учился, сам очень хотел в университет поступить.

– Нет, – твердо сказал я. – В Оксфорд я вам не советую.

Он насторожился. Оба помощника что-то почувствовали и забеспокоились. Джек посмотрел на меня:

– Не советуете? А почему?

Я помолчал, прежде чем пуститься в объяснения. Я ведь мог его просветить от и до про Оксфорд, все по полочкам разложить. Теперь Джек слушал меня с явным интересом. Бородач не понимал, о чем я толкую, и все время, пока я говорил, поглядывал на Джека, изучал его лицо, в то время как другой с мрачным видом чистил свою пушку. В костре вспыхнул уголек.

Я рассказал Джеку, какие у нас с Чарли были отношения до ее поступления в Оксфорд. Рассказал, какой она была милой и любящей девочкой. Я предупредил его насчет таблеток, наколок, колечек, что теперь стало модно вставлять и в пупок, и в нос. Предупредил насчет полной распущенности и страшного разгильдяйства. И сказал, что в Оксфорде это дело обычное, преподаватели даже внимания не обращают. Красок я не жалел.

– Говорю как отец, – убеждал я его. – Я ведь по джунглям прошел, чтобы вернуть свою девочку.

Он был одновременно и раздражен, и сбит с толку. Он погладил себя по подбородку:

– Похоже, многое в Англии изменилось с тех пор, как я там был.

– Похоже.

Я рассказал ему про Томаса Де Квинси, про то, что Оксфорд и в прошлом веке был местом проклятым. Сколько молодых людей прошло через него, превращаясь в бездельников и негодяев? К концу моего рассказа вполне можно было прийти к выводу, что год в Оксфорде будет почище любой каторги и не всякий заключенный способен выдержать такое испытание.

Джек вытащил бутылку виски, налил понемногу в две плошки и передал одну мне. Боевикам, как я заметил, ничего не перепало. Он присел рядом, но прежде чем выпить, пристально посмотрел мне в глаза:

– А вы мне голову не дурите? Я глядел на него не мигая.

– Чарли закончила Оксфорд. Посмотрите, что с ней теперь. Она сидит на наркотиках и не в силах переступить порог хижины. И ведь только шаг сделала из храма науки.

Он кивнул:

– А как насчет Кембриджа?

Ну, про Кембридж мне тоже было что рассказать. Я ему поведал, каких педофилов готовят в этом университете, а Джек заслушался и даже свою плошку из рук выронил.

– Не верите, можете расспросить британского консула в Чиангмае.

– Ну, вы докатились! – воскликнул он. – «Британия – владычица морей»! Просто дальше некуда!

– Точно, – согласился я. Он налил нам еще виски:

– Так куда же я могу послать свою дочь, чтобы она получила достойное образование?

Вопрос поставил меня в тупик. Единственное место, которое я более-менее знал, был Оксфорд, потому что там училась Чарли, еще Дарем, но я прежде и не задумывался над тем, как этот университет повлиял на Фила. В частности, на «нравственный выбор». Я стал припоминать подходящее учебное заведение и вспомнил, что у одного слесаря, с которым мы вместе работали по контракту на выезде, сын учился в Ноттингеме. Не зная толком, что бы такое присоветовать Джеку, я предположил, что это, наверное, неплохое место.

– Ноттингем, говорите?

– Ну, в отличие от Оксфорда или Кембриджа, там детей, насколько мне известно, не растлевают и на иглу не подсаживают.

– Черт! – сказал Джек. Он отхлебнул виски. – Ноттингем, Ноттингем. Послушайте, а Робин Гуд случаем не оттуда? Ведь это я – таиландский Робин Гуд!

– Так, значит, в Таиланде?

– Ну, можно сказать, что да.

Пламя костра осветило его улыбку. Ему очень понравилась эта мысль. Джек действительно представлял себя «благородным разбойником». Я много узнал о нем в эту ночь. Он отпустил своих телохранителей, хотя бородатый, которого звали Као, не хотел оставлять нас одних.

Примерив на себя зеленый капюшон лесного стрелка, Джек разговорился. Заявил, что он племянник Куанг Са [34] , известного «опиумного генерала» семидесятых годов, и что сам он проходил обучение в отрядах Муангтайской армии. Хотя МТА сложила оружие в 1996 году, Джек сказал, что около семи тысяч партизан все еще действуют в приграничной зоне. У меня не было возможности проверить ни одно из его заявлений, а тогда я решил, что глупо будет спрашивать, сколько людей ходит под его личной командой.

Он намеревался платить местным крестьянам хорошие деньги за их труд. От шестидесяти долларов за килограмм опиума-сырца. Он хотел привнести в сельскую жизнь и электричество, и другие блага цивилизации, но возникали проблемы с транспортировкой, учитывая еще и то, что приходилось каждый сезон уходить на новые поля.

Потом я спросил его про «Калпол» в сарае, и тут выяснилось нечто такое, что позволило мне лучше понять, с кем я имею дело. У местных жителей необычайно легко вырабатывалось пристрастие к опиуму. О медицине говорить не приходилось: сила целебных трав была незначительна. Дети привыкали к опиуму с младенческого возраста. Джек заключил сделку о поставках крупных партий «Калпола» из Европы. Он собирался распространять его среди горных племен. Только когда он мне это рассказал, я вдруг понял, до какой степени у него дошла мания величия, и даже проникся к нему некоторым уважением.

Потом оказалось, что ему всучили просроченную партию. Ингредиенты лекарства разлагались, так что давать его детям было опасно. Он остался с этой партией на руках, но отнесся к этому как к незначительной неудаче, неизбежной в любом бизнесе, которая, как он говорил, не имела значения, поскольку торговец, так скверно поступивший, больше уже не сможет никого надуть.

Я видел перед собой человека, способного преодолеть огромные расстояния, чтобы привезти в джунгли лекарство для детей, и в то же время готового без лишних угрызений совести отправить на тот свет обманувшего его поставщика.

Учитывая неудачу с лекарствами, неисправный генератор и отсутствие электрического кабеля, я не стал намекать, что масштабы его программы по насаждению цивилизации в джунглях выглядели, как минимум, скромными. Вместо этого я спросил, нельзя ли мне взять бутылочку «Калпола» для Мика. Это ему показалось страшно забавным, и он сказал, чтобы я брал сколько захочу.

Он рассказал мне, что перед отправкой товара большую часть опиума здесь превращают в морфин.

– А где же у вас лаборатория? – вырвалось у меня невольно.

– Какая лаборатория? Я задумался:

– Ну, вроде химической. Колбы, реторты. Я думал, нужна лаборатория.

– Где вы учились, Дэнни? Вы считаете нас косоглазыми дикарями. Не надо спорить. Конечно, считаете, но сами ведете себя как дикарь.

Он встал, взял котелок и наполовину залил его водой из пластиковой канистры. Потом зашел в хижину и вынес к костру коричневую лепешку опиума. Я не представлял себе, сколько может стоить такое количество опиума. Джек опустил лепешку в котелок и, не говоря ни слова, подвесил его над огнем.

Мы еще немного поговорили. Джек считал западную цивилизацию насквозь лицемерной. Он утверждал, что, если бы он работал, например, в табачной индустрии, на его совести было бы гораздо больше смертей, чем сейчас, но называли бы его не «опиумным генералом», а «генеральным директором».

Вода в котелке стала закипать, и он высыпал в котелок белый порошок из бумажного пакета.